Эссе Франклина и его вымышленные письма делают очевидным тот факт, что он вступил в союз с Деборой, имея традиционные взгляды на супружеские отношения: жены должны оказывать поддержку мужу, экономно и старательно вести хозяйство. К счастью для него, Дебора склонна была разделять его взгляды. В общем, она, женщина незамысловатых вкусов, была готова трудиться и ублажать супруга. При этом он, безусловно, имел полное право отметить, что эти слова можно сказать и о нем самом.

Так они создали партнерство, которое было одновременно чем-то большим и чем-то меньшим, чем гражданский брак. Неустанно трудясь рядом с мужем дома и на рабочем месте, Дебора взяла на себя большую часть счетов и расширила перечень товаров для магазина, включив в него мази, изготовленные ее матерью, мыло, сделанное родственниками Франклина в Бостоне, кофе, чай, шоколад, шафран, сыр, рыбу и различные другие товары. Она переутомляла глаза, переплетая книги и занимаясь пошивом одежды при свете свечей. И хотя ее словарный запас и владение английским выдавали недостаток образования — пономаря в церкви она называла панимарем, а одного из покупателей прозвала «Мэри-паписткой», — обилие ее записей в учетной книге магазина поражает воображение.

Привязанность Франклина к жене росла, так как он был горд ее предприимчивостью. Много лет спустя, когда, находясь в Лондоне, он убеждал палату общин, что несправедливые налоги приведут к бойкотированию британских производителей, заявил, что никогда не испытывал большей гордости, чем в годы, когда молодым торговцем носил одежду, сшитую руками супруги.

Но Дебора не была безропотной и кроткой супругой мужчины, которого зачастую называла (как и он ее) «мое дорогое дитя», а на людях — «папочка». У нее был суровый нрав, и Франклин неизменно защищал ее право иметь свой характер. «Разве тебе не известно, что все жены правы?» — спросил он у племянника, решившего поспорить с Деборой. Вскоре после женитьбы он написал текст под названием «Сварливая жена», в котором защищал напористых женщин, объясняя их поведение тем, что они склонны быть «активными в делах семьи, становятся особенно хорошими хозяйками и очень внимательны к запросам мужа»[94].

Единственный дошедший до наших дней портрет Деборы изображает ее умной и решительной женщиной, полноватой и простоватой. Однако нельзя сказать, что она была непривлекательна. В письме, которое спустя много лет Франклин написал ей, находясь в Лондоне, он описал кружку, которую посылал жене, и сравнил ее с нею: «Я влюбился в нее с первого взгляда, так как подумал, что она выглядела словно полная, веселая госпожа, чистая и опрятная, одетая в аккуратный белый ситец, благонравная и прелестная, она просто напомнила мне кое-кого».

Эти отношения никого не вдохновили на величайшую романтическую поэзию, но благодаря им на свет родилась очаровательная баллада, которую Франклин вложил в уста Бедного Ричарда. В ней Франклин отдал должное «моей простой крестьянке Джоан» и благословил тот день, когда сделал ее своей. В балладе есть такие строки:

С годами Франклин во многих отношениях перерастет Дебору. Несмотря на то что их ценности совпадали, по сравнению с ней он был намного более искушенным и развитым интеллектуально, тем более сам того добивался. Существуют доказательства, что она родилась в Бирмингеме, а затем, еще ребенком, ее привезли в Америку. Но в пору взрослой жизни она, похоже, не провела ни одной ночи за пределами Филадельфии и прожила большую часть своей жизни на Маркет-стрит, в двух кварталах от дома, где выросла.

Франклин, напротив, любил путешествовать, и хотя много лет спустя он временами с надеждой просил, чтобы она присоединилась к нему, делал это, зная, что она вряд ли согласится. Казалось, он предчувствовал, что в шумном обществе, в его новом мире ее ожидает дискомфорт. Они уважали независимость друг друга, возможно, даже чрезмерно. На протяжении пятнадцати из последних семнадцати лет жизни Деборы Франклин будет в разъездах, включая день ее смерти. Тем не менее их взаимная любовь, уважение и преданность — а также их партнерство — заслуживают вечного уважения[95].

Спустя два года после начала совместной жизни в октябре 1732 года Дебора родила сына. Фрэнсис Фолгер Франклин, именуемый Фрэнки, стал любимцем обоих родителей: его портрет нарисовали, когда он был еще младенцем, а отец дал объявление о поиске домашнего репетитора, который обучал бы обоих его детей, когда Фрэнсису было два года, а Уильяму около четырех. Всю оставшуюся жизнь Франклина восхищали воспоминания о том, каким особенным был Фрэнки, не по годам развитый и любознательный ребенок.

Увы, им останутся только воспоминания, омраченные печалью. Одной из горьких трагедий жизни Франклина стала смерть Фрэнки, умершего от оспы сразу после четвертого дня рождения. Для надгробной плиты Франклин выбрал простую эпитафию: «Утеха для каждого, кто его знал».

Горькая ирония судьбы: Франклин являлся ревностным защитником вакцинации от оспы со времен полемики в New England Courant (тогда он работал на брата). В годы, предшествующие рождению Фрэнки, он постоянно выступал в «Пенсильванской газете» в защиту вакцинации и опубликовал статистику, показывающую, насколько она эффективна. К примеру, в 1730 году он показал статистику эпидемий в Бостоне, из которой следовало, что большинство вакцинированных уцелело.

Он планировал вакцинировать Фрэнки, но отложил процедуру из-за того, что мальчик болел дизентерией. В некрологе, появившемся в газете Франклина спустя неделю после смерти сына, он отрицал слухи, будто смерть произошла из-за вакцинации. «Я искренне заверяю, что он не был вакцинирован и заразился традиционным путем». Далее Франклин заверил, что считает вакцинацию «безопасной и благотворной процедурой».

Воспоминания о Фрэнки были одной из немногих тем, которая могла остро опечалить Франклина. Когда годы спустя его сестра Джейн прислала ему в Лондон письмо со счастливыми новостями о его внуках, Франклин ответил: «Вновь приходит в голову образ Фрэнки, хоть его нет вот уже тридцать шесть лет. Мало что может сравниться с этими воспоминаниями, и по сегодняшний день я не могу думать о нем без вздоха»[96].